Алексеевский М.Д. Ритуальное употребление алкогольных напитков у северорусских крестьян в XIX

(Алексеевский М.Д. Ритуальное употребление алкогольных напитков у северорусских крестьян в XIX – XX вв. // Северный текст в русской культуре. Архангельск, 2003. С. 201-203).

На Русском Севере народное понятие праздника тесно связано с богатым застольем, а особенно с обильным употреблением алкогольных напитков. Последние явно считаются едва ли не обязательными атрибутами настоящего праздника, что очень ярко отразилось в пословицах («Без вина не праздник», «Кто празднику рад, тот до свету пьян», «Пиво в ходовике, так и праздник на дворе», «В праздник и у воробья пиво», «Праздник любить, так и пивцо варить» [3; 381] и т.д.). К определению слова праздничный как 'отмечающий праздник' В.Даль дает следующий пример из Архангельской губернии: «Вот я выпила – празднична» [3; 381]. Характерно, что существует несколько выражений, устойчиво связывающих празднование с пьянством (допраздновать до утра, пропраздновать всю ночь [3; 381]), наконец, когда говорят, что человек запраздничал, это означает, что он запил, ушел в запой [3; 381].
Этнографы XIX века в своих описаниях всегда особо выделяют неумеренность в потреблении спиртных напитков во время деревенских праздников, вызывавшую у них непонимание и даже шок. Вот как описывает свой визит в одну из деревень Вологодской губернии А.Шустиков: «Приехавши в Лыцно-Боровую, я застаю там целую массу пьяных мужиков, баб и разряженных в кумачные кофты, пестрые сарафаны девиц, с песнями расхаживающих по деревне» [10; 175]. Их поведение удивило этнографа, однако «оказалось, что в тот день в деревне был «пивной» праздник. <...> Здесь каждый крестьянин <на праздник> сварит на пиво ржи 10-15 пудов и, кроме того, покупает еще от ¼ до 1 ведра водки» [10; 175]. В Пермской губернии мужчины на праздник «пьют брагу до тех пор, пока не слягут. <...> Женщины ведут себя несколько сдержаннее, <...> хотя к вечеру и они становятся в большинстве случаев пьяными» [11; 118]. В Енисейской губернии в день праздника «в селе все от мала до велика, не исключая и женский пол, пьяны» [8; 309]. Не понимая смысла такого неумеренного потребления спиртного на праздник, некоторые этнографы (например, Г.Пейзен, А.Шустиков) пытались объяснить его просто народной тягой к пьянству. Между тем, народная традиция предписывала употребление спиртных напитков только в определенных случаях: «Пиво и вино пьют <...> дома только в храмовые праздники, во время свадеб, поминок, при заключении сделок» [2; 226], то есть в будни практически не пили. Таким образом, именно состояние опьянения отличало праздники от будней.
Всеобщее опьянение в дни праздника не могло не сказаться на правилах застольного этикета. Запрет на разговоры за столом, характерный для будничного застолья, в праздничные дни не соблюдался: «Сидят за столом подолгу, вначале молча, затем, опьянев от вина, пускаются в разговоры» [2; 77]. Более того, на праздничных трапезах за столом очень часто пели: «После стола подвыпившие гости обыкновенно начинают петь песни» [4; 52]
{С. 201}

(ср. современную запись: «<на праздник> напьются, дак песни поют» [КА]), что в будни строго воспрещалось. Для праздника было характерно не только пьянство и веселье, но и драки: «Редкий праздник обходится без крупных драк, что же касается мелких ссор, то таковые на праздник положительно обязательны» [11; 118].
Людьми со стороны подобное праздничное поведение оценивалось крайне отрицательно, особенно негативно к народным праздникам относилась церковь. В протоколе заседания Святейшего Правительствующего Синода 1741 года так осуждается обычай носить в лес молодые березки в Духов день: «Оные бесчинники в столь великий и святой день вместо подобающего благоговения вышеупомянутые березки износя из домов своих, аки бы какую вещь честную, с немалым людства собранием провождают по подобию елинских пиршеств <...> с великой скачкою и пляскою <...> и с нелепым криком» [7; 34]. Легко заметить, что «подобающее благоговение» христианина противопоставляется «скачке», «пляске» и «нелепым крикам», то есть типичному бесовскому поведению; весьма характерно, что черти в русских быличках «любят ходить друг к другу в гости, не прочь попировать с развалом» [6; 5-6], «на пирах <...> старые и молодые черти охотно пьют вино и напиваются» [6; 6]. А.Топорков пишет: «В наиболее общем случае этикетные правила и запреты образуют тот нейтральный фон, на котором ритуальное поведение воспринималось как особо отмеченное, выпадающее из нормы» [9; 236]. Вне всякого сомнения, праздничное поведение за столом противостоит норме, то есть является ритуальным.
Для понимания специфики праздничного поведения ключевым понятием является опьянение, которое Т.А.Бернштам называет «едва ли главным условием праздничного состояния» [1; 144]. Следует различать два этапа опьянения и, соответственно, два этапа праздничного застолья, которые принципиально отличаются друг от друга. Первая стадия – активная, когда пирующие поют песни, едят, пьют, веселятся, то есть проявляют повышенную активность. Вторая стадия – это «мертвецкое» опьянение, состояние подобное смерти (ср. пословицу «Пьяный не мертвый, когда-нибудь да проспится» [3; 548]).
Обильное угощение, ритуальное веселье во время первой стадии застолья является элементом продуцирующей магии, цель которой – обеспечить богатство и изобилие в будущем, а одновременно задобрить предков и гостей. Сами носители традиции часто объясняют, что богатое праздничное застолье влияет на успех в хозяйственных делах. Так, по свидетельству анонимного автора из крестьян, в Слонимском уезде в четверг на масляной неделе крестьяне «запасаются водкой, приглашают друг друга, то есть соседей, родственников в гости и затем, подгулявши, бродят по улицам своих деревень, чтобы мужчинам велась скотина, а бабам родился волокнистый лен» [5; 17].
«Мертвецкое» опьянение, также имеющее ритуальный характер», как пишет Бернштам, «возвращает нас к семантике праздника» [1; 144]. По ее мнению, «в основе народного представления о поведении людей в будни и праздник
{С. 202}

лежала сакральная необходимость чередования жизненного и нежизненного состояния для нормального круговорота жизни и смерти» [1; 145]. Таким образом, как мы видим, календарный цикл оказывается напрямую связанным с жизненным, при этом будни соотносятся с жизнью, а праздник - со смертью.

Михаил Алексеевский

Ритуальное употребление алкогольных напитков у северорусских крестьян в XIX - XX вв.